«Ваша заявка принята! Теперь Вы в списке участников Лагеря. Поздравляем!» Что-то предательски екает внутри. Все. Обратного пути нет.
Уговариваю себя — ну что ты как маленькая. Не в концлагерь же ведь едешь, в конце концов. Передумаешь — откажешься, придумаешь что-нибудь, извинишься. Но уже знаю — не придумаю и не извинюсь. Не смогу. Увидев «ожидающий возрождения» монастырь в коротком сюжете на православном сайте, разрушенный, забытый, но в то же время величественный и прекрасный — невидимой человеческому глазу, какой-то неземной и таинственной красотой, уже не смогу.
Еще раз захожу на сайт Александро-Невского братства. Страница встречи в социальной сети. Хрупкая темноволосая девушка с искренней болью в голосе рассказывает о «сауне в алтаре». Уже знаю, это Анна, одна из организаторов Лагеря. Ее негодование беспределом местных властей передается мне. Как — в наше время, когда храмы возрождаются и повсеместно отстраиваются обители — в Тихвине, всего в нескольких часах езды от Петербурга, Александро-Невской Лавры и Казанского собора — кто-то посмел заниматься спортом в храме 15 века? По коже пробегают мурашки — хочется мчаться, забыв обо всем, бежать, лететь спасать монастырь.
Женщина в монашеском одеянии, с ласковым, полным любви и понимания взглядом добрых, мудрых глаз, говорит о том, что делается для восстановления обители, сколько еще предстоит и как непросто бывает противостоять светским властям. Снова всплеск эмоций. На этот раз — восхищения и удивления: одна женщина, «сосуд немощный», и все сама. И нет у нее в глазах ни страха, ни сомнения, ни тревоги — «с Божией помощью все управится». Сердце мгновенно откликается на ее приглашение потрудиться в монастыре — именно приглашение, не призыв, не приказ, не упрек, а радушное и гостеприимное «Приезжайте, мы всем рады!» Как будто она уже знает, видит — не мы нужны обители, она нужна нам.
Торопливо изучаю памятку-приглашение. Пропускаю условия, проживание-питание, ищу требования к участникам. А вдруг не возьмут? А так надо, обязательно надо, чтобы взяли. Чувствую — там я должна быть. Размывающийся в повседневной суете и погоней за успехом смысл жизни вновь начинает обретать конкретные очертания.
В голове крутится горделивое «И поминать теперь тебя будут, как благоукрасительницу обители, до скончания века»… Презрительно гоню от себя корыстные мысли. Но на душе отчего-то теплеет, исчезает уже ставшая привычной тревога и суетливость.
Ранее летнее утро. В метро немноголюдно — выходной день, большинство горожан еще спят. Горделиво осматриваюсь вокруг: «Не то, что я. Мне не до сна, я благое дело спешу делать». Будто случайно спотыкаюсь и едва удерживаюсь на ногах. Правильно, за гордыню… В вагоне среди молодых людей с походными сумками и рюкзаками пытаюсь угадать будущих соседей. На эскалаторе рассматриваю рекламные стэнды. Загорелые девушки в купальниках зовут провести отпуск на заморских пляжах. Вновь ощущаю прилив самодовольства и восхищения собственной жертвенностью — я не на солнце в отпуске греться буду, я монастырь еду восстанавливать! Жаль, никто не знает.
У Свято-Духовского центра в Александро-Невской Лавре, где размещается Братство, уже несколько групп девушек в косынках и юбках за колено, с сумками и рюкзаками, старательно делающих вид, что не замечают друг друга. Я тоже не могу преодолеть смущения и нерешительно останавливаюсь у входа. «Доброе утро! Вы в Тихвин? Фамилия, имя?» — девушка, та самая, из передачи, деловито отмечает меня в списке. Тот же горящий взгляд, энтузиазм в каждом движении и удивительный голос — приглушенный, бархатный, теплый. Сразу становится спокойнее — все, «свои», приняли. И я теперь для них — своя, не чужая, и девушки вокруг вдруг тоже становятся близкими, «своими», как будто нас всех связывает одна большая тайна. Улыбаюсь — солнцу над куполами, новым подругам, светлому дню.
В автобусе организаторы делают перекличку. Едем весело, шумно, с шутками и непрерывным смехом. Но нет в этом смехе ни разгулья, ни обидных насмешек — это радость, помноженная на 37 молодых сердец. «Надо говорить Пермь, Пермь, понимаете? Тверже!» — объясняют Анне особенности фонологии своего региона бойкие девушки — представительницы «Православной Молодежи Перми». Их заглушает веселое прыскание соседей, которое тут же передается им самим. Ощущаю укол совести — где же она, эта моя жертва, «подвижничество», отказ от веселого отпуска?.. Но снова что-то интересное происходит вокруг и я напрочь забываю об этих мыслях.
Первое утро в монастыре. Просыпаюсь рано, по будильнику, чтобы успеть на утреннее правило. Но странное дело — встаю бодро, сразу, полная сил и радости новому дню. Снова радость. Это чувство будет повсеместно сопровождать меня в течение всех 10 дней. Выхожу из гостиницы для паломников — точнее, оборудованного под нее купейного вагона — и дух перехватывает от открывшейся красоты. Утренняя дымка над древними стенами монастыря размывает его очертания, делает будто нереальным, нерукотворным. Купола, кресты, кельи – все это будто купается в золоте лучей встающего солнца.
Первая молитва у чудотворного образа Тихвинской иконы Божией Матери. «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды…» Слова будто идут из сердца, «сокрушенного и смиренного». А я и не знала, что способна так молиться…
После завтрака идем «выбирать» послушания. Снова удивление – и здесь полная свобода. Вопреки моим чаяниям и надеждам роль самоотверженной подвижницы мне снова не удалась. Чтобы хоть как-то компенсировать предоставленную мне вольность, выбираю, как мне кажется самое сложное – иду разбирать полуразрушенный корпус, где еще совсем недавно размещались мастерские и гаражи. До революции это здание занимали - ?…
Руководит работами здесь, равно как и на всех остальных участках, Игорь, волонтер, в миру – владелец собственного бизнеса, а здесь – «папа Игорь» и «отец игумен», как шутливо за спиной называют его наши девчонки – за напускную строгость и искреннее беспокойство за каждого из трудников.
Вооружившись граблями, пакетами для мусора и совками, полные решимости и энтузиазма, наш бесстрашный отряд входит в первое помещение – и тут же с визгом выскакивает обратно. В углу на старом, полуразвалившемся диване бесформенная груда тряпья вдруг подает признаки жизни. Пришедший на подмогу Игорь выясняет, что виновником смятения бесстрашных подвижниц оказался «квартирант» матушки Тавифы. «Меня же матушка благословила ночевать, матушка благословила!» — заголосил потревоженный гость. Появляется настоятельница и терпеливо, с искренней любовью, словно разбаловавшемуся ребенку, объясняет рабу Божиему Владимиру, что его временное прибежище надо покинуть и «не мешать ребятам доброе дело делать». Поражаюсь ее смелости и долготерпению. И как не боится? Ведь одна среди целой ватаги «заблудших»! Наверняка, не один такой квартирант облюбовал себе эти заброшенные здания.
А вот и они. К нашему новому знакомому подтягиваются друзья и, удобно усиживаясь неподалеку, начинают с интересом наблюдать за нашими действиями. Намереваясь преподнести урок «заблудшим», словно древнеримская мученица на арене языческого цирка, со скорбным лицом и потупленным взором приступаю к разбору завалов.
«Ээээ, ты чего это делаешь? Куда понесла?» — несется вслед одеялу – или нечто похожему на него, полетевшему в костер с моей легкой руки. Там же, видимо, сгорают и остатки моего подвижнического терпения и смирения. Набираю в легкие кислород, чтобы достойно ответить, оборачиваюсь и… натыкаюсь на насмешливый взгляд своих обидчиков – «Ну что, боголюбивая раба Божия Татиана, ну и где твоя христианская любовь?» Осекаюсь. Рядом – новая подруга. В миру – владелица и основатель турфирмы, а здесь – как и все, трудница: вместе со мной выбирает из кучи мусора осколки стекла, оттаскивает к костру тяжелые бревна и мешки с тряпьем, делит купе с четырьмя другими участницами лагеря. Вот уж кто действительно источает истинное терпение и любовь к ближним. Она примиряет нас с недавними «насельниками» нашего участка. Снова ощущаю укол совести – значит, возможно, и мирскому человеку быть по-настоящему, по-христиански добрым.
Через пару часов работ мой энтузиазм несколько угасает. Все чаще украдкой поглядываю на часы и пытаюсь вспомнить, что с утра говорили про ужин: в шесть или все-таки пол-шестого? С укором гоню от себя мысли об отдыхе — трудиться ведь приехала, монастырь восстанавливать. Еще через полчаса сил не хватает даже на это – начинает ныть спина, дым от костра разъедает глаза, и – вот оно долгожданное: «Все ребят, собираемся, ужин!» Никогда еще гречневая каша не была такой вкусной…
«Александр Свирский, в миру…», — гул голосов в автобусе заглушает Игоря, пытающегося посвятить нас в подробности жития святого, на поклонение которому нас везут. Но мне не до этого – в очередной раз начинаю повторять, последовательно и систематично, список заранее составленных прошений. Главное – не растеряться в самый ответственный момент, перед мощами. Стараюсь быть точной, обстоятельной и конкретной – чтоб преподобный не перепутал, все исполнил в точности. На то он и чудотворец. И вот он, очередной урок.
«Она сама до мощей дойти сможет? Надо, милая моя, надо… Ты постарайся, хоть шажочек сделай…» Молодая женщина, практически моя ровесница, со сведенным от боли лицом, опираясь на сопровождающего ее мужчину, приподнимается с инвалидной коляски. Служитель открывает раку, женщина с помощью своего спутника наклоняется над мощами, благоговейно прикладывается к ним. Чувствую, как соленая влага начинает скапливаться в уголках глаз и, переполняя их, стекает по щекам. Служитель строго оглядывает нашу группу и молча закрывает раку. Приложившись к мощам сквозь стекло, начинаем читать акафист. У большинства, как у меня – на глазах слезы. Тщательно подготовленный список пожеланий канул в небытие. В голове пульсирует лишь одно: «Отче Александре, ты же можешь, ну пусть она поправится… пусть поправится…» А для меня преподобный уже сотворил чудо – открыл мне очи сердечные, заставил увидеть и понять, как я на самом деле счастлива.
«Окунаться в озеро будете?» — негромко спрашивает нас насельник Антониево-Дымского монастыря, закончив экскурсию. Вся наша группа, занятая подписыванием кирпичиков, только что пожертвованных обители, откликается неуверенно, неразборчиво, с сомнением. День прохладный, да и небо в тучах… Купаться никого не тянет. «Конечно, обязательно,» — твердо и с уверенностью пресекает наши сомнения Игорь. Потом, оглядывая нашу группу – так, заканчиваем подписывать и на озеро, окунаться. Чувствую, как внутри просыпается негодование – и чего раскомандовался? Детский сад ему, что ли? И вообще, у нас равноправие полов! Поглощенная феминистическими раздумьями, не замечаю бугорок под ногами и еле удерживаюсь на ногах, вовремя подхваченная Игорем. Тем самым деспотом и тираном. Еще одно вразумление свыше. «Послушание выше поста и молитвы».
После купания – непередаваемая легкость и благодать. Вода и вправду здесь чудотворная – теплая, обволакивающая, будто невидимый покров, защищающий от бед и скорбей. Чувствую, как переполняет меня радость, и любовь, и уже ставшее знакомым ощущение, что все вокруг свои, родные, потому что «Божии»…
Акафист в единственном пока действующем на территории монастыря храме, перед мощами преподобного Антония, когда-то вымолившего этим землям Тихвинский образ Божией Матери, читается легко, на одном дыхании – переполненная благодати, душа хочет вновь и вновь благодарить святого за ниспосланную радость. «Радуйся, преподобный отче Антоние…» — никогда, наверное, еще я не повторяла это так искренне.
Стоим на литургии во Введенском. Это, уже ставшее привычным сокращение, распространяется и на нас, участников лагеря, по принципу места проживания. Я – «Успенская», потому что живу на территории Успенского Богородичного Тихвинского монастыря. Может быть, поэтому ничто не сравнится для меня с литургиями в Успенском соборе, под всепрощающим взором Божией Матери. А какой там хор… За несколько дней я уже привыкла называть его «своим», как называют своим двор, в котором вырос, школу, район. Деловито хожу по храму, строго оглядываю паломников, придирчиво оглядываю очередь к иконе – все ли благопристойно. Все это доставляет мне особое удовольствие, словно привычные домашние хлопоты. Но сегодня – день особенный. Сегодня литургию поют наши девочки под чутким руководством Юли, регента и сотрудницы местного музея, светлого, лучистого человека. Меня переполняют эмоции. Вот уж никогда не поверила бы, что непрофессиональный хор, собранный на пару дней, после нескольких репетиций в свободное от послушаний, экскурсий и лекций время, может вызвать такую бурю чувств. Привычные слова молитв звучат совсем по-другому – ведь в созвучии голосов я различаю каждый, такой знакомый и знаю, кому он принадлежит.
«Ненавидящих и обидящих нас прости, благотворящим благосотвори…»
Приглушенный голос сопровождает лишь потрескивание свечей в темном храме и редкие вздохи молящихся. Вечернее правило читаем в храме Иова Многострадального, куда нас пустил настоятель, отец Сергий, невероятной широты души и интересов человек. Восстанавливает уникальный собор – практически из руин, собирает по крупицам историю края, воспоминания о подвижниках и святых, организовал воскресную школу, строит «скит», в котором спасаются заблудшие… И это еще не весь список того, чем болеет душа о. Сергия. О своем храме он может рассказывать часами – а мы слушаем, слушаем, и незаметно пролетают часы. Вот уже и ужин. После «пикника» или «опен-аэр по-православному», как шутливо окрестили его наши участники, в скиту о Сергия – вот где открываешь для сеюя истинную красоту нашей русской земли – вечернее правило в храме. Молитва здесь особенная, сугубая, обладающая каким-то необыкновенным воздействием – после нее мы все, и без того сроднившиеся после совместных трудов и ярких впечатлений, становимся будто связанными какими-то узами, посвященными в одну большую тайну, носителями какого-то особого знания.
И как после этого расставаться? Однако, пора. В Александро-Невской Лавре, куда нас согласно программе, привез автобус, уже ждет стайка девушек и несколько ребят. Чувствую легкий укол ревности и немного завидую им – им ведь все это еще только предстоит: и радость совместной молитвы, и дружба, рождающаяся после пятого вынесенного мешка мусора, и новые открытия, и утренняя дымка над стенами обители… Отгоняю от себя грустные мысли и мысленно желаю им помощи Божией – ведь и они теперь тоже, свои, родные. Нас породнил «наш монастырь».
Некрасова Татьяна. Участница 1 смены Лагеря «Тихвин-2011. Прикоснись к святыне»
