Казалось бы, не так давно, в 2010 году, участники Александро-Невского братства отмечали 770 лет со дня Невской битвы 1240 года. Торжественные мероприятия и молебны, посвящённые сражению новгородского войска Александра Ярославича с отрядом шведского морского ополчения, проходили не только в Усть-Ижоре, но и других памятных местах, связанных с именем Святого благоверного князя.
И вот через семь лет мы видим перед собой уникальное сочетание цифр, датирующих 777 годовщину со дня битвы. Красивая дата, не правда ли? И как бы не относиться к нумерологическим совпадениям, но в миру, на уровне простого русского человека, как, впрочем, и у многих других европейских народов, существует укоренившееся мнение о везении и удаче, приносимых тремя семёрками. И очень хочется надеяться, что в наши болезненные для душевного состояния времена, в год столетия страшной для России трагедии — год двух всеразрушающих революций, удача и вера в защиту Святых угодников будут сопутствовать нашему народу также, как сопутствовали Святому благоверному князю Александру Невскому.
Дмитрий Вернидуб
Предлагаем нашим читателям свежую научную статью — исследование, посвящённую событиям, происходившим на Невских берегах почти восемь столетий назад кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника отдела славяно-финской археологии Института истории материальной культуры РАН Сорокина Петра Егоровича:
П.Е. Сорокин
О НЕКОТОРЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕВСКОЙ БИТВЫ
В российской истории Невская битва традиционно стоит в одном ряду с другими важнейшими сражениями, решавшими судьбы страны. Несмотря на достаточно подробное освещение ее в письменных документах, многие вопросы не имеют однозначного ответа и вызывают полемику ученых. Среди спорных вопросов — масштабы и цели шведского вторжения на Русь, количество участников и место, где происходила битва.
Рассматривая вторжение 1240 г. в общем контексте крестоносной экспансии в Восточной Прибалтике, следует полагать, что после покорения эстов датскими и немецкими рыцарями и суми шведами, захватнические планы распространились на их восточных соседей: водь, ижору, емь и корелу. Если первоначально вторжения крестоносцев в земли прибалтийско-финских народов, находившихся в зависимости от Новгорода, носили характер устрашающих и грабительских, то по мере закрепления в опорных пунктах на побережье, начинается продвижение во внутренние земли, где также строятся крепости и замки, создающие прочную основу для колонизации. Еще в 1220 г., во время похода в Западную Эстонию, шведские войска соорудили там укрепления, которые должны были стать опорным пунктом на завоеванной территории. Всего через год после Невской битвы, в 1241 г., тевтонские рыцари попытались построить крепость в земле води (Копорье), шведы же в 1256 г. вместе с немецкими рыцарями начинают сооружать укрепления в устье р. Наровы. В 1293 г. шведы основывают Выборгский замок в землях карелы, а в 1300 г. предпринимают попытку закрепиться в Ижорской земле, построив при впадении р. Охты в Неву крепость Ландскрону (Шаскольский 1978).
Такое развитие событий позволяет предположить, что подобная цель ставилась и в 1240 г. у устья реки Ижоры. Место это, находящееся в среднем течении Невы, ниже труднопроходимых Ивановских порогов, обладало удобным географическим положением для контроля на водном пути, организации судоходства и ведения торговли. Оно имело также несомненные топографические преимущества — тихие заводи для стоянки и ремонта кораблей, для перегрузки товаров с морских судов на речные и наоборот, а также ландшафтные особенности, подходящие для сооружения укреплений. Крепость, расположенная в центре Ижорской земли, позволила бы надежно контролировать водный путь по Неве и территорию расселения ижоры (Сорокин 1993: 12). Устье Ижоры было относительно недалеко от Финского залива — в одном-двух днях пути, что облегчало доступ к нему с моря на судах в случае начала военных действий. Размещение укрепленного пункта выше Ивановских порогов делало бы поддержание связей с Балтикой более сложным.
Предположение о начале сооружения здесь шведских укреплений подтверждается сообщением Лаврентьевской летописи XIV в., где говорится, что Пелугий указал новгородцам «cтаны и обрытья» неприятеля (Лавр.: 479). Одни исследователи трактуют это сообщение, как начало строительства крепостных сооружений (Кучкин 1996: 14). Другие, считают, что речь идет о временном полевом лагере шведов (Кирпичников 1996: 31). Термин «стан», действительно, обозначал в древнерусском языке скорее место остановки, — временный военный лагерь, а не крепость (Срезневский 1912: 492). Поэтому и более редкий термин «обрытья», интерпретируемый как окоп (Срезневский 1902: 552), нельзя расценивать как признак строительства долговременной крепости. Временные военные лагеря в средневековое время известны по письменным документам как на Руси, так и в Швеции.
Подобные укрепления упоминаются в шведских документах в связи с военными походами и осадами крепостей XIII-XVI вв., но большинство из них сложно соотнести с сохранившимися в настоящее время земляными сооружениями. В некоторых случаях в документах используется латинское слово «castra» — военный лагерь. В период позднего средневековья встречаются названия «skärmar» — заграждения, «campis» или «läger» — лагерь. Часто речь идет о военном лагере, в котором войска создавали базу, или о защитном сооружении потерпевших поражение на поле боя, при последней попытке сопротивления. Для того, чтобы воспрепятствовать продвижению наступающих сил устраивали завалы и засеки, которые «не всегда охранялись войсками и делались с единственной целью: замедлить продвижение противника». Обычно лагеря располагались на возвышенных и защищенных местах и были небольшими по площади. Размеры их зависели от того, «сколько людей, повозок и лошадей нужно было защитить», но прямой связи между количеством войск и размерами лагеря не существовало. Известны мысовые укрепления размером 50 х 30 м и прямоугольные шанцы, но чаще встречаются сооружения округлой формы, достигавшие всего 20-30 м (в одном случае — около 50 м) в поперечнике. В тех случаях, когда не было других возможностей, они располагались на открытой местности. Все эти сооружения были слабо укреплены и защищались мелкими рвами и невысокими валами, которых могло быть по два (Loven 1999: 229-233). Вероятно, земляные сооружения могли усиливаться и деревянными частоколами.
Следов средневековых укреплений у устья Ижоры пока не обнаружено, поэтому в настоящее время решить вопрос, какого рода сооружения упомянуты летописью, не представляется возможным. Учитывая быстрое появление русских войск на Неве, вероятно, они застали начальный процесс строительства укреплений и определить, что здесь строили шведы, было затруднительно. Однако, если рассматривать эти события, как согласованные действия Тевтонского ордена и Шведского королевства, то вполне вероятно, что в результате совместного вторжения в Новгородские владения, они планировали разделить захваченные территории и надежно закрепиться на них путем строительства крепостей — немецкой в центре Водской земли, в Копорье, и шведской в центре расселения ижоры, в устье одноименной реки. Таким образом, длительная остановка шведов в устье Ижоры, могла быть также вызвана ожиданием подкрепления или начала вторжения немецких рыцарей. Именно этими обстоятельствами может объясняться, как необычное «промедление» шведского войска, задержавшегося в среднем течении Невы, так и поспешность выступления князя Александра, который напал на неприятеля с малыми силами, не дожидаясь помощи от отца — великого князя владимирского, с тем, чтобы не дать шведам закрепиться на занятой ими территории.
Учитывая, что плавание вверх по Неве и Ладожскому озеру до устья Волхова занимало около 5-6 суток, сообщение в Новгород могло быть отправлено уже при появлении шведского флота в устье Невы или даже в Финском заливе. Акватория залива просматривается в ясную погоду не только с побережья, но и с Дудоровских высот и даже из района Копорья, удаленных от него более чем на 10 км. Таким образом, отправка сообщения о появлении неприятеля, могла опередить его появление в устье Ижоры на 2-3 дня. Поездка посыльного в Новгород занимала около одного — двух дней. Получив известие о приходе шведов, князь Александр Ярославич, собрав малую дружину в Новгороде, выступил навстречу противнику.
Каким путем двигались русские войска, летописи не сообщают. Существуют две основных точки зрения на этот счет. Согласно традиционной трактовке — они спустились вниз по Волхову к Ладоге, где к ним примкнул отряд ладожан. Дойдя до устья Тосно, войска поднялись вверх по течению реки на 6 км и через водораздел вышли на реку Большая Ижорка, а по ней прошли до реки Ижоры (Караев, Потресов 1970: 82-83, 116-117; Шаскольский 1995: 21). По мнению А.Н. Кирпичникова, русские войска двигались по более короткому маршруту, протяженностью около 150 км, — сначала по Водской дороге до Тесово (Верхнее Полужье), а затем к реке Неве. Форсированным маршем они могли преодолеть его за 2 дня (Кирпичников 1995: 28; 1996: 31).
Путь от Новгорода напрямую к устью Ижоры был действительно значительно короче, чем через Ладогу. Однако, вероятно, новгородские войска двигались к месту битвы по дороге, которая, лишь на начальном отрезке до Лусского погоста совпадала с Водской дорогой. Далее она сворачивала на север, проходя примерно в 40-50 км к западу от Волхова через верховья реки Назии в Юго-западное Приладожье, и выходила в верхнее течение Невы, куда шведы могли дойти на своих судах от устья Ижоры в течение двух дней. Такой маршрут давал Александру возможность для маневра и изменения направления движения, в случае продолжения наступления шведов на Ладогу. Возможно, уже в это время существовала прямая дорога от Шапецкого яма, находившегося на этой же дороге, в 85 верстах от Новгорода, на северо-запад — к устью реки Тосно (около 30 км), зафиксированного на шведских картах XVII в. От него расстояние до устья Ижоры составляет около 10 км.
По другой дороге, проходившей вдоль южного берега Невы, по краю глинта, на соединение с Александром могли прийти ладожане и, возможно, ижора, на территории которой и происходили эти события. Реку Ижору дорога пересекала в ее мелководной части, у порогов — в 15 км от впадения ее в Неву (пос. Войскорово — Ям Ижора), где имелись броды. Отсюда русские войска, в сопровождении местных жителей, могли в течении трех — четырех часов незаметно для неприятеля лесными тропами вдоль реки Ижоры выдвинуться к ее устью. Александр, наверняка, знал от местных жителей о расположении шведов, поэтому его отряды могли наступать по обоим берегам реки одновременно, чтобы блокировать неприятельские силы с двух сторон и прижать их к Неве.
Что собой представляли земли в нижнем течении Ижоры в середине XIII в. из письменных документов не известно. Отсутствуют и археологические данные, о существовании здесь поселений этого времени. Наиболее ранние средневековые находки, свидетельствующие о постоянной оседлости на побережье Невы, известные сейчас, могут быть датированы XIV в. Фрагменты средневековой красноглиняной керамики — стенки сосудов, обнаруженные в погребенной почве при раскопках у храма в Усть-Ижоре, датируются широко — средневековым временем. Ближайшие к этому месту находки — остатки ижорских захоронений XII-XIII вв. с украшениями и оружием, обнаружены в среднем течении Ижоры, как раз в районе Войскорово — в 15 км от Невы, где, вероятно, и находился один из центров ижорского расселения в Приневье, современный Невской битве (Рябинин 1997: 67-69). Основная концентрация ижорских памятников той поры выявлена также по трассе упомянутой дороги в междуречье Мги и Тосно — на возвышенностях, в западных окрестностях Шапок. Здесь также обнаружены захоронения XII-XIII вв. со значительным количеством предметов вооружения, включая мечи, наконечники копий, сулиц и стрел, боевые топоры (Сорокин 2006).
План действий Александра, вероятно, основывался на оперативной ситуации, сложившейся к моменту прихода на Ижору русских войск. В. Т. Пашуто полагал, что большая часть шведских воинов находилась на судах, так как здесь была временная остановка по пути на Ладогу, на берегу находились только знатные рыцари (Пашуто 1951: 87). Открытые скандинавские суда того времени не имели палуб, а были прикрыты временными навесами-тентами. Они могли использоваться для ночлега, однако были не очень приспособлены для этого, поэтому без особой необходимости ночевали на берегу. Следует учитывать также, что кратковременная остановка вряд ли требовала бы устройства здесь укрепленного лагеря. Хотя нам не известны реальные сроки пребывания шведов в этом месте, можно предполагать, что они появились здесь спустя 2-3 дня после того, как их заметила в Финском заливе морская стража Пелгусия. Расстояние от Новгорода до устья Ижоры по названному маршруту составляло около 130-140 км. Новгородским войскам, в состав которых помимо конницы, вероятно, входила и пехота, требовалось несколько дней на сборы и не менее 3-4 дней на дорогу и встречу с ладожанами. Таким образом, к моменту прихода войск Александра, шведы уже могли стоять здесь несколько суток. Судя по всему, они не имели надежного боевого охранения, что позволило русским войскам использовать фактор внезапности.
Битва, начавшаяся в 11 часов утра, продолжалась до сумерек (Пашуто 1951: 87). По мнению А. Н. Кирпичникова, войска, разделенные на отряды, построенные в эшелонированный боевой порядок, сходились и расходились волнообразно, сохраняя свой строй, способность к сближению, маневру и отходу (Кирпичников 1995: 27). Эта позиция была поддержана и другими исследователями, считавшими, что битва происходила в форме столкновений, стычек, нападений отдельных отрядов (Шаскольский 1995: 21).
При изучении Невской битвы одним из наиболее важных является вопрос о месте, где она происходила. Письменные источники содержат лишь общие сведения, сообщая о стоянке шведских войск: «В Неве Устье Ижоры», «приде в рику Неву и ста усть Ижеры» (НПЛ: 77, 291). Точное место стоянки шведов могло находиться на некотором удалении от места впадения Ижоры в Неву и даже напротив него, и выбор его мог определяться какими-то ландшафтными или гидрографическими условиями, с учетом того, что устье Ижоры, все же, было ближайшим географическим ориентиром. При этом следует учитывать, что стоянка в устье реки имела определенные преимущества, для устройства лагеря: защиту природными рубежами, обеспечение контроля за обоими берегами, а также наличие тихой гавани с медленным течением, удобной для стоянки судов. Кроме того, на них можно было легко подняться вверх по течению Ижоры до обжитых районов для пополнения продовольствия. Поэтому, будем рассматривать устоявшуюся локализацию места битвы, как наиболее вероятную, не исключая и других вариантов.
Традиционно считалось, что шведский лагерь располагался на мысу правого берега Ижоры при ее впадении в Неву, вдоль побережья которой стояли шведские суда. Русские войска атаковали позиции противника с юга (Пашуто 1951: 87-88) — со стороны реки Большая Ижорка (рис.1). Существовала версия и с размещением части шведских сил на правом берегу Невы — напротив устья Ижоры, связанная, вероятно, со своеобразной интерпретацией сообщения Повести о помощи ангела русским войскам. Впоследствии появилось и предположение о стоянке шведских судов не в Неве, а в устье реки Ижоры (Караев 1960: 179; Караев, Потресов 1970: 127; Хрусталев 2009: 244).
Во время празднования 750-летнего юбилея битвы появилась иная точка зрения о месте расположения шведского лагеря и поля сражения. И. П. Шаскольский высказал мнение, что битва происходила на левом берегу Ижоры, так как этот берег более подходил для места ристалища (Шаскольский 1995: 61-68). Эту же позицию поддержал А. Я. Дегтярев, на том основании, что расположение лагеря шведов на левом, западном, берегу Ижоры, служившей оборонительным рубежом, предохраняло его от внезапного нападения новгородцев, которые могли двигаться с востока (Дегтярев 1995: 78-82).
Карта Невской битвы, основанная на этих выводах (рис. 2), приводится в научно-популярных изданиях последующих лет (напр.: СВБ: 120). На ней шведский лагерь располагается в низине на месте современного прицерковного кладбища, а корабли стоят рядом у берега Невы. При этом новгородцы нападают на них с правого берега Ижоры, форсируя ее в этом же месте. Можно согласиться, что при таком развитии событий, позиция шведов на западном берегу была бы значительно более выгодной.
Но если рассматривать выбор места для стоянки и устройства лагеря с точки зрения безопасности, то наиболее защищенным для шведов был правый берег Невы, переправа через которую значительных сил противника проходила бы долго и наверняка не осталась бы незамеченной. При этом они могли бы противодействовать ей, используя преимущества своего большого флота. Но шведы, вероятно, были настолько уверены в своих силах или не ожидали скорого прихода новгородцев, что пренебрегли этой возможностью. Поэтому и при выборе одного из берегов Ижоры вряд ли решающим был вопрос защиты со стороны наиболее вероятного приближения противника. Учитывая, что сильно заболоченные, покрытые непроходимыми лесами берега Невы тогда еще не были заселены, хорошие дороги здесь наверняка отсутствовали. Поэтому вопрос о подходах к месту стоянки шведов не решался столь однозначно.
Дорога, связывавшая территории Нижнего Поволховья и Ижорского плато, прослеживаемая по археологическим и более поздним историческим данным, как уже отмечалось выше, проходила в средневековье в 10-15 км от южного берега Невы по краю Балтийско-Ладожского уступа — глинта, где на ее притоках имелись броды. Основными же путями сообщения в долине Невы являлись, в основном, реки, лесные дороги и тропы, по которым можно было выйти на ее побережье. При проходе войск вдоль ее южного берега пришлось бы форсировать все ее многочисленные притоки в их самых широких и глубоких местах. Из документов, первой трети XVIII в., когда эта территория была уже достаточно хорошо обжита, видно, что и в это время на многих из них отсутствовали мосты. Поэтому, наступление новгородцев можно было ожидать не только с востока, но скорее с юга, а их союзников даже с запада и севера, если учитывать возможность участия в военных действиях ижоры, води и корелы, которые, в XIII в. активно противодействовали вторжениям неприятеля в Приневье.
Какой из двух берегов был более предпочтителен для устройства шведского лагеря, во многом, зависело от целей стоянки. В случае кратковременной остановки в ходе набега на новгородские земли этот выбор не имел бы для шведов большого значения. И они наверняка не искали места для битвы, так как, судя по всему ее ходу, не были подготовлены к ней, и именно это стало главной причиной их поражения. Но при любых обстоятельствах они должны были выбрать хорошо защищенную природными рубежами позицию для устройства лагеря рядом с местом стоянки флота, особенно, если здесь планировалось строительство долговременных укреплений.
Местность в нижнем течении реки Ижоры пересеченная. Правый берег Ижоры в ее низовье был более возвышенным, левый, с широкой поймой, — низменным (рис.3). На картах XVIII в. впервые фиксируются дороги в этом микрорегионе — одна из них, проходила от района бывшего Ижорского погоста до устья по правому берегу этой реки. Вторая шла по левому берегу и заканчивалась в районе Колпино. Эта сторона Ижоры, в ее нижнем течении, была всегда менее освоенной.
Карты XVIII — XIX вв. сохранили более подробную информацию об историческом ландшафте рассматриваемой территории. Одна из наиболее подробных карт датируется 1844 г. На ней показаны овраги и ручьи, которые, вне всякого сомнения, существовали здесь задолго до середины XIX в., возможно, уже во времена Невской битвы (рис. 4). Левый берег пересекался оврагами и ручьями. Большая ложбина с протекавшим по ней ручьем, протянулась более чем на 1 км вдоль Невы, в 680 м от устья Ижоры. Прибрежная, пониженная пойма была здесь шириной около 100 м. За ней начиналась возвышенность, которая была открыта со всех направлений, кроме северной — со стороны Невы и восточной — со стороны Ижоры.
Небольшой ручей, впадавший в Ижору в 140 м от ее устья (назван на плане начала ХХ в. Грязной протокой) протекал вдоль края коренного берега Невы и имел разветвленную систему, в результате чего территория мыса была частично заболочена. Береговой склон с ручьем и топкой местностью был неудобен для устройства лагеря. Как И. П. Шаскольский, так и А. Я. Дегтярев согласились с точкой зрения Г. А. Караева и А. С. Потресова в том, что русские войска двигались к месту битвы по реке Большая Ижорка и выходили на правый берег Ижоры, которая близ устья служила оборонительным рубежом (Шаскольский 1995: 61-68, Дегтярев 1995: 78-82). В этих обстоятельствах русскому войску нужно было на виду у шведов форсировать Ижору, что не позволило бы использовать фактор внезапности при нападении и привело бы к значительным потерям, если вообще в таких условиях переправа была бы возможна без достаточного количества плавсредств.
Более открытый левый берег с всхолмлением, расположенным в 800 м от воды, был ближайшим к устью реки местом, окруженным естественными преградами (рис.4, 3; 5). Следует учитывать, что в случае выбора для устройства лагеря одного из двух последних мест, достаточно удаленных от Невы, пришлось бы вводить флот в узкую Ижору, ширина которой в устье составляет 60 м, а выше — около 50 м. Какие-либо сведения об изменении уровня воды в Неве и ее притоках, а, следовательно, и о ширине этих рек, с эпохи средневековья до настоящего времени отсутствуют. Но, судя по наблюдениям при археологических исследованиях на побережье Невы и стабильности уровня воды в ней за четыре последних столетия, вероятно, он существенно не менялся и в предшествующие 400 лет. Расположение в Ижоре значительного количества больших судов, длина которых могла достигать 20 — 30 м, было опасно в случае нападения противника. Стоя у берега поперек течения реки, они более чем наполовину перекрывали бы ее и были бы лишены возможности маневрировать. Атака новгородцами шведского флота в 1164 г. в устье реки Воронеги находившегося в подобном положении, привела к почти полной его гибели. С другой стороны, суда было небезопасно оставлять и на значительном удалении от лагеря. В этих условиях наилучшим вариантом стоянки флота была Нева, где он обладал возможностью маневра, а также находился под защитой лагеря. Прибрежные заводи по обе стороны от устья Ижоры, где отсутствует быстрое течение, были удобны для стоянки судов.
Наиболее защищенными природными рубежами были два мыса на правом берегу Ижоры. Первый, прикрытый двумя оврагами, — непосредственно у устья, при впадении ее в Неву, и второй — в 700 м, при впадении в нее Большой Ижорки (рис. 4, 2; 6). Причем последний был надежнее защищен реками и оврагом и имел более компактную территорию, удобную для устройства укреплений. Наиболее подходящим местом для устройства лагеря вблизи Невы с оборонительной точки зрения был возвышенный участок правого берега Ижоры, где в петровское время соорудили земляную фортецию. Дальние подходы к нему были прикрыты, помимо Невы, Ижоры и большой Ижорки, двумя оврагами, почти полностью отгораживавшими мысовое пространство размерами 320 х 360 м. По-видимому, здесь и мог располагаться в 1240 году лагерь шведских войск. В целом это положение соответствует традиционному представлению о ходе битвы. Но в этом случае, если лагерь находился не в прибрежной пойме, а на краю высокого коренного берега, то битва начиналась именно с этого места (рис.4, 1; 7)
Учитывая незначительную ширину Ижоры, почти перекрываемую установленными поперек русла реки судами, проблемы сообщения между двумя берегами для шведов не было. За сюжетом церковно-литературного характера из Повести о чудесной помощи, оказанной русским войскам на другом берегу Ижоры, где «не проходили полки великого князя Александра», было найдено «множество врагов, перебитых ангелом Божиим», некоторые исследователи увидели действия против шведов союзного новгородцам ижорского отряда (Гадзяцкий 1940: 134). Эта история, призванная подчеркнуть божественное покровительство русским войскам, по аналогии с библейским сюжетом, может быть простым литературным вымыслом, композиционно дополняющим насыщенную подобными отступлениями начальную часть Повести. Однако здесь снова упоминается река Ижора, причем другой ее берег по отношению к тому, на котором разворачиваются главные события. Упоминание значительного числа погибших шведов на ее другом берегу, во-первых, подтверждает место битвы на Ижоре, а не на некотором удалении от нее, а во-вторых, свидетельствует о том, что битва могла проходить на обоих берегах этой реки.
Согласно летописному сообщению, шведское войско понесло значительные потери: «множество много их паде,… а инии мнози язвьни быша…». Тем не менее, судя по описанию, шведы оставались на поле боя до поздней ночи: «…и в ту нощь не дождавше света понедельника посрамлении отеидоша». Перед этим они захоронили своих павших воинов: «ископавше яму, вметаша в ню без числа», а знатных увезли с собой: «накладше корабля два вятших мужь преже себе пустиша и к морю». В Повести по этому поводу говорится: «…а трупы погибших своих набросали в корабли и потопили в море». В Псковской III летописи говорится «Немец накладоша две ямы, а добрых (знатных – П. С.) накладоша два корабля; a заоутра побегоша» (П3Л: 80).
По мнению исследователей, речь идет «о десятках, а не о сотнях погибших» со шведской стороны (Кирпичников 1995: 26). Есть и более конкретные оценки потерь: «На два корабля надо полагать погрузили не более 40 тел и почти столько же пометали в яму (Хрусталев 2009:247). Если первая из этих цифр, вероятно, определялась вместимостью судов, то не ясно, как рассчитана вторая. Ограничения в первом случае определялись неудобством для движения кораблей. Но на них в спешке могли погрузить и большее количество павших воинов, с учетом, что суда сплавлялись вниз по течению. Если же эти суда предполагалось использовать как погребальные, как об этом говорится в Житие, то число положенных в них погибших воинов могло сильно возрасти. Что касается погребенных на месте, то их должно было быть значительно больше. Это определялось соотношением между знатными и рядовыми воинами в войске. Если доверять сообщениям источников об общем ходе битвы и потерях шведов, они могли быть более существенными — до нескольких сотен. Но в таком случае странным представляется упоминаемое в них число павших новгородцев и ладожан — всего 20 человек. Возможно, значительная разница в потерях объясняется тем, что шведов удалось застигнуть врасплох и они не были готовы к сражению, а также участием в битве союзных Новгороду финских племен, чьи потери были не известны летописцу. При любых оценках, упоминаемое число павших новгородцев было невелико.
Все эти обстоятельства указывают на то, что битва, начавшаяся утром, не могла продолжаться до сумерек непрерывно, иначе расстановка сил должна была бы измениться, и число погибших с русской стороны оказалось бы значительно большим. Возможно, после первого успеха, наступление новгородцев было остановлено, или шведские войска, оставив лагерь, отступили на другие позиции. Возможно также, что Александр, добившись внезапным налетом нанесения значительного урона противнику и его деморализации и не желая нести дальнейшие потери, отвел свои войска на безопасное расстояние, блокировав силы неприятеля с суши. В конечном счете, цель была достигнута — из-за внезапности нападения шведы понесли значительный урон и утратили веру в успех своего предприятия.
Частью захоронив, а частью погрузив на суда тела погибших воинов, шведы под покровом темноты ушли в Балтику. На своих судах в такой широкой реке как Нева они были недосягаемы для новгородцев, которые, судя по всему, пришли к устью Ижоры без ладейного флота. Оставались ли шведы все это время до ухода на месте своего лагеря и стоянки судов, или отошли по воде на более безопасную позицию, на другую сторону Ижоры, вниз по течению или даже на правый берег Невы источники не сообщают. Следует полагать, что место их последней стоянки, не обязательно совпадающее с полем сражения, должно быть отмечено массовым захоронением погибших, которое со временем, возможно, удастся обнаружить.
Прямых упоминаний о численности русских и шведских войск, участвовавших в битве, в источниках не содержится. Однако, сам ход ее и результаты свидетельствуют об их примерном равенстве. Исследователи называют различные количество участников битвы — от нескольких сотен (Кирпичников 1996: 31, Хрусталев 2009:245) до нескольких тысяч человек (Кучкин 1996: 15). Масштабы этой битвы можно представить лишь приблизительно — по косвенным свидетельствам и по аналогии с другими военными столкновениями того времени (Сорокин 1993).
В шведских вторжениях 1164, 1240, 1300 гг., вероятно, участвовало ополчение, собиравшееся по системе ледунга, существовавшей в средневековой Швеции, когда для общегосударственных походов от каждой административно-территориальной единицы выставлялось определенное количество воинов, а прибрежные территории снаряжали корабли. Максимальное число судов могло составлять около 280, но обычно, как показывают описания хроник, в одно время можно было мобилизовать только четверть этого флота. Обычное количество судов, участвовавших в таких предприятиях было — 55-60, а число людей в таком флоте достигало около 2500 человек (Mauno 2002: 85). По мнению Е. Хорнборга и И. П. Шаскольского, вторжения на Северо-запад Руси проходили на 30-50 судах, на которых было по 20-40 человек (Hornborg 1944: 218; Шаскольский, 1987: 32). Такое количество людей предполагает использование средних судов с количеством пар весел до 10-20. В зависимости от целей в шведских вторжениях на Русь в XII-XIV вв. могло принимать участие от нескольких сотен до 2-3-х тысяч воинов. Сопоставимое количество войск могла в ускоренном порядке выставить и новгородская сторона. В случае же сбора их со всей Новгородской земли и привлечения великокняжеских сил, численность войск с русской стороны могла быть значительно увеличена.
Во вторжении 1300 г., подробно описанном в хронике Эрика, упомянуто участие 1100 человек. В хронике говорится, что это был наиболее масштабный поход — «никогда на Неве не было такого количества кораблей как тогда» (Шаскольский 1987). Из расчета около 40 человек на одно судно, они пришли на 25-30 судах, хотя в Хронике Эрика и говорится, что никогда на Неве не было такого количества судов. В походе 1164 г. на Ладогу, когда, по сообщению летописца, шведы пришли на 55 шнеках, их численность исходя из того же расчета, соответственно могла достигать в два раза большего количества — около 2200 человек.
Вероятно, количество войск, принимавших участие в Невской битве было сопоставимо с численностью их в походах 1164 и 1300-1301 гг., и больше, чем упоминается летописями во время других вторжений шведов и финского племени емь на Северо-запад Новгородской земли в средневековье. Так во время набега еми на Приладожье в 1142 г. ладожане уничтожили 400 человек неприятеля, в другом нападении — в 1149 г. — участвовали тысяча человек, а во вторжении шведов в 1292 г. — 800 воинов (НПЛ: 212, 215, 327). Но эти походы не получили такого резонанса в летописях, как Невская битва, так как считались, в отличие от нее и других масштабных столкновений, достаточно рядовыми явлениями. Исходя из этих данных, можно предполагать, что и в Невской битве с каждой из сторон, могло участвовать около двух тысяч воинов.
Натурное обследование поля Невской битвы начал военный историк Г. Н. Караев, осмотревший в конце 1950-х гг. устье реки Ижоры. По воспоминаниям местных жителей он руководил работами военных водолазов в устье этой реки. Археологические работы по обследованию поля Невской битвы происходили в 1989-1991 гг. Они включали подводные археологические работ у берега Невы выше и ниже устья Ижоры, магнитометрическую и гидролокационную съемку донной поверхности. На Неве, с помощью гидромонитора, размывающего песчаный грунт, заложили 12 разведочных археологических шурфов размерами 2 х 2 х 1–1,5 м. Находки, связанные с битвой, обнаружены не были.
В процессе разведочных раскопок на левом берегу Ижоры под храмом Александра Невского, в его южном приделе, выявлено скопление человеческих останков. Они были сильно перемешаны в предшествующее время и находились в сплошном перекопе, отдаленно напоминающем коллективное захоронение. Однако каких-либо находок средневекового времени обнаружено не было, поэтому, вероятно, оно было связано не с Невской битвой, а с долговременным существованием здесь сельского кладбища XVIII-XIX вв., когда за давностью лет одни захоронения устраивались на месте других. Учитывая, такую интерпретацию и то, что все человеческие останки времен существования церкви оставлялись при раскопках на месте их обнаружения, подробного изучения их не проводилось. В случае если коллективное захоронение, совершенное после битвы, попадает на место одного из некрополей, появившихся здесь впоследствии и существовавших длительное время, обнаружение его представляется маловероятным.
Сохранились еще два предмета, обнаруженные вблизи устья Ижоры уже после раскопок (рис.8). Наконечник стрелы, найден детьми во время земляных работ на кладбище у северо-западного угла храма. Черешковый наконечник характеризуется очень простой треугольной формой и средними размерами (длина — 10 см — из нее 7,5 лезвие и 2,5 черешок, максимальная ширина лезвия — 3 см, черешка — 0,4 см, толщина лезвия — 0,3 см). В сечении он слегка ромбовидный с чуть заметным расширением в виде ребра по центральной оси. Стрелы треугольной формы, несмотря на их простоту в новгородских материалах не известны. В типологии А. Ф. Медведева имеются варианты, отдаленно напоминающие усть-ижорскую находку, но все они имеют более сложное оформление (Медведев 1959: рис. 13, 11, 15, 16, 18; 1966). Не известны прямые аналогии в курганных древностях Северо-запада и в ижорских могильниках Приневья. Ко времени битвы может быть отнесена часть от скребницы для ухода за лошадьми, обнаруженная на одном из участков на левом высоком берегу Ижоры. Это — верхняя часть рукоятки, в виде рогульки, к которой крепилась гребенка. Она принадлежит ко второму типу по А. Ф. Медведеву, который характеризуется раздельными деталями, в отличие от ранних скребниц, которые были цельными. На этом основании находка может быть датирована XIII-XIV вв. (Медведев 1959: 190 рис. 21, 2).
Вопрос об отношении найденных предметов к Невской битве остается открытым, они могли быть связаны с поселением или случайно утеряны. Даже если эти находки и связаны с битвой, они не дают точной информации о месте сражения и его ходе. Следовательно, для реконструкции хода Невской битвы, пока, приходится обходиться только летописными сообщениями.
Литература
Бегунов 1995 — Бегунов Ю. К. Русские источники о Невской битве // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб. 1995.
Гадзяцкий 1940 — Гадзяцкий С. С. Вотская и Ижорская земли Новгородского государства // Исторические записки. Т.VI. М. 1940.
Дегтярев 1995 — Дегтярев А. Я. Место битвы изменить нельзя // Колпица. СПб. 1995.
Житие 1995 — Житие Александра Невского. Первая редакция. 1280-е гг. Перевод Ю. К. Бегунова // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб. 1995.
Караев, Потресов 1970 — Караев Г. Н., Потресов А. С. Путем Александра Невского. М. 1970.
Кирпичников 1995 — Кирпичников А. Н. Невская битва 1240 г. и ее тактические особенности // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб. 1995.
Кирпичников 1996 — Кирпичников А. Н. Две великих битвы Александра Невского // Александр Невский и история России. Новгород. 1996.
Кучкин 1996 — Кучкин В. А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси // Александр Невский и история России. Новгород. 1996.
Медведев 1959 — Медведев А. Ф. Оружие Новгорода Великого // МИА Т. 65. М. 1959.
Медведев 1966 — Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII — XIV вв. // САИ Е1-36. М. 1966.
НПЛ — Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов. М.; Л. 1950.
Рябинин 1997 — Рябинин Е. А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. К истории славяно-финских этнокультурных связей: Историко-археологические очерки. СПб. 1997.
Лавр. — Лаврентьевская летопись / ПСРЛ. Т. 1. М. 1961.
П3Л — Псковская Третья летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М. 1955.
СВБ — Сто великих битв. М. 2002.
Сорокин 1993 — Сорокин П. Е. Страницы истории Ижорской земли. Усть-Ижора. 1993.
Сорокин 2006 — Сорокин П. Е. Раскопки Ижорских могильников в бассейне реки Невы. Записки ИИМК РАН. №1. СПб. 2006.
Срезневский 1902 — Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 2. СПб. 1902.
Срезневский 1912 — Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 3. СПб. 1912.
Шаскольский 1978 — Шаскольский И. П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в ХII-ХIII вв. Л. 1978.
Шаскольский 1995 — Шаскольский И. П. Невская битва 1240 г в свете данных современной науки // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб. 1995.
Hornborg 1944 — Hornborg E. Finlands Havder. Bd. I. Helsingfors, 1944.
Loven 1999 — Loven C. Borgarochbefastningar I detmedeltida Sverige. Stockholm. 1999.
Mauno 2002 — Mauno J. The Ledung Institution — the instrument of Scandinavian crusaders. Suomenmuseo. 2002.
