Друзья! Журналисты, писатели, издатели, полиграфисты, театралы и патриоты России!
11 сентября 2014 г. исполняется 180 лет со дня рождения Алексея Сергеевича Суворина, встреча состоится в 13.30 у памятника А.С. Суворину на Никольском кладбище Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры.
Организаторы встречи: Союз полиграфистов Санкт-Петербурга, журнал «Конкуренция и рынок».
Что с нашей памятью?
Леонид Дружинин
В конце августа 2012 г. на Никольском кладбище в Петербурге у могилы Алексея Сергеевича Суворина было пусто…
Сто лет назад, 12 августа 1912 г., скопление народа и многочисленные венки на могиле Суворина свидетельствовали о том, что Россия прощается с выдающимся журналистом, издателем, мыслителем и государственным деятелем. Страна скорбела о человеке, выстроившем свою судьбу, сверяясь с девизом «Россия превыше всего».
Что же произошло с сознанием русских людей за последние 100 лет, раз они перестали, хотя бы из инстинкта самосохранения, обращаться к творческому наследию Суворина и исторгли из своей памяти предостережения национального мыслителя?
В августе 2012 г. у памятника А. С. Суворину, не охраняемого государством, не было цветов ни от Союза журналистов, ни от ассоциации писателей, ни от музея театрального искусства, ни даже от БДТ. Странно, конечно, выглядел бы одинокий венок цветов от комитета по культуре правительства Санкт-Петербурга. Заняв помещение редакции суворинской газеты «Новое время», комитетчики все никак не могут установить на здании по адресу Невский пр., д. 40 памятную доску в честь А. С. Суворина и его газеты, многие десятилетия помогавшей России удерживаться среди мировых лидеров.
А. С. Суворина сейчас в Петербурге забыли. Согласитесь, странно звучит подобная фраза о человеке, органично сочетавшем таланты смелого журналиста и расчетливого издателя.
Крупнейшие газеты мира известили о смерти А. С. Суворина, сумевшего смелую русскую мысль сделать достоянием мировой общественности. Однако, если таково в Петербурге отношение к памяти и творческому наследию А. С. Суворина, то стоит ли удивляться засилью интеллектуальной отравы на страницах современных российских СМИ и в телевизионном эфире?
Бесстрашно боролся Суворин с внутренними и внешними врагами России. Как мыслитель, он пророчески видел бездну, в которую могла свалиться Россия. Сейчас со всей очевидностью можно констатировать: в 1917 г. Россия попала в западню, была разгромлена газета «Новое время», а на лучших русских публицистов, собранных в ее редакции А. С. Сувориным, устроили облаву и подвергли их физическому уничтожению. В забвении творчества А. С. Суворина можно разглядеть изощренную месть. За что мстят А. С. Суворину? Редакция журнала «Конкуренция и рынок» знает о ведущихся работах по реставрации памятника А. С. Суворину на Никольском кладбище, предпринятых Сергеем Радванецким, президентом Союза полиграфистов Санкт-Петербурга при поддержке предпринимателей, которые неравнодушны к русской истории.
Но, помимо уважения к личности А. С. Суворина, вне всякого сомнения, есть не только безразличие и беспамятство, но и явное негативное отношение. Прискорбно, но факт – за 100 лет никто не издал в серии «Жизнь замечательных людей» биографию А. С. Суворина. Зайдя в любой российский книжный магазин, вы обнаружите там несколько книг о Наполеоне и его похождениях, а о Суворине – ни одной! В год русской истории никто из писателей не получил грант на написание биографии человека, бившегося на страницах газет и книг за развитие Русской Цивилизации. Как-то странно это, не так ли?
Когда в редакции журнала «Конкуренция и рынок» стало известно о проведении в Музее печати Санкт-Петербурга круглого стола, посвященного открытию выставки «Династия издателей Сувориных», нам показалось интересным встретиться с исследователями творчества Суворина и попытаться получить ответ на вопрос, можно ли без изучения творчества А. С. Суворина развить конкурентоспособность русской мысли.
Участие в круглом столе развеяло все сомнения вокруг имени А. С. Суворина и его предостережений. Создается впечатление, что силы, захватившие власть в 1917 г., старательно замалчивают творчество Суворина.
Наблюдательный человек Ф. И. Шаляпин так описывал атмосферу, в которую погрузилась Россия с приходом большевиков: «О людях, ставших с ночи на утро властителями России, я имел весьма слабое понятие. В частности, я не знал, что такое Ленин. Мне вообще кажется, что исторические «фигуры» складываются либо тогда, когда их везут на эшафот, либо тогда, когда они посылают на эшафот других людей.
О Троцком я знал больше. Он ходил по театрам и то с галерки, то из ложи грозил кулаками и говорил публике презрительным тоном: «На улицах льется народная кровь, а вы, бесчувственные буржуи, ведете себя так низко, что слушаете ничтожные пошлости, которые вам выплевывают бездарные актеришки…».
«Начальство» нравилось мне все меньше и меньше. Я заметил, что искренность и простота, которые мне когда-то так глубоко импонировали в социалистах, в этих социалистах последнего выпуска совершенно отсутствуют. Бросалась в глаза какая-то сквозная лживость во всем. Лгут на митингах, лгут в газетах, лгут в учреждениях и организациях. Лгут в пустяках и также легко лгут, когда дело идет о жизни невинных людей.
По человечности, по слабости характера я стал в последнее время чувствовать какой-то неодолимый страх. Меня пугало отсутствие той сердечности и тех простых человеческих чувств в бытовых отношениях, к которым я привык с юности. Бывало, встретишься с людьми, поговоришь по душе. У тебя горе – они вздохнут вместе с тобою; горе у них – посочувствуешь им. В том бедламе, в котором я жил, я начал замечать полное отсутствие сердца. Жизнь с каждым днем становилась все официальнее, суше, бездушнее.
Даже собственный дом превращался каким-то неведомым образом в «департамент».
(Кто же стал хозяином жизни в 1917 г. и мог ли он интересоваться творчеством А. С. Суворина? – Прим. авт.)
Наблюдательный актер Ф. И. Шаляпин так описывает метаморфозу, произошедшую с лицами в его доме близ Каменноостровского проспекта: «Среди моих «надоедателей» преобладали люди малокультурные, глубоко по духу мне чуждые, часто просто противные. Я иногда спрашиваю себя с удивлением, как это могло случиться, что в моей столовой, в которой сиживали Римские-Корсаковы, Серовы, Стасовы, Горькие, Рахманиновы, Репины, Дальские – как в ней могли очутиться все эти Куклины и Рахия, о которых мне теперь омерзительно вспоминать. А между тем в тогдашних петербургских условиях, удивительно напоминавших режим оккупации побежденной провинции развязными победителями, это право втираться в интимную жизнь других людей казалось естественным, как право победителя-офицера на «военный постой»… К тому же уровень жизни так во всех решительно отношениях понизился, что к неподходящим людям привыкли с такой же покорностью, с какой привыкали к недоеданию и к потрепанному платью.
Привычка не исключала, однако, внезапность взрывов отвращения. Случалось, эти господа переходили всякие границы, и тогда тупая покорность превращалась в крайнее бешенство».
А. С. Суворин выступал против насаждения лжи, страха и наглости в России и в этом как публицист и национальный мыслитель, несомненно, достиг выдающихся результатов.
Как предприниматель, Суворин создал успешный издательский проект, ни в чем не уступающий концернам иностранных конкурентов. Учитывая интересы и предпочтения А. С. Суворина, нетрудно установить факты его участия в важнейших идеологических и маркетинговых операциях, проведенных в Европе на рубеже XIX–XX вв. И неужели этот бесценный национальный опыт конкурентной борьбы в XXI в. россияне отринут? По меньшей мере, это глупо.
До прихода в Музей печати Санкт-Петербурга перед мысленным взором рисовалась картина многолюдного собрания: студенческая молодежь, журналисты, редакторы СМИ, издатели, театроведы, экономисты, полиграфисты и историки наперебой рассказывают, какой многогранной личностью был А. С. Суворин. Алексей Сергеевич их всех объединил и дал свободу пофантазировать, как изменилась бы интеллектуальная жизнь Петербурга и России, если бы идеи русского мыслителя стали достоянием современной российской общественности. В СССР на Суворина смотрели с позиции В. И. Ульянова и явно записывали в черносотенцы. Спустя десятилетия забвения на столетие со дня смерти Суворина враги России могли бы его и не бояться. И потом, в последние годы наша трана постепенно выбирается из советской эпохи. Медленно, но возвращается понимание особенности Русской Цивилизации, которая немыслима без заметной деятельности Суворина.
Увиденное на круглом столе в музее сильно разочаровало. Во-первых, не было молодежи, и зал был далеко не полон участников. Фотограф журнала даже предположить не мог, что фотография, запечатлевшая нескольких выступающих и полное отсутствие публики, может быть напечатана. Дискуссии круглого стола показали, что Суворина в Петербурге забыли, а вспоминать готовы лишь курьезные случаи из его жизни. Ну, отчего ж не поговорить о загадочной смерти жены Суворина и ее любовника или о рецептах лечения некоторых болезней голоданием, предлагаемых его сыном?
Никто из выступающих даже не попытался поразмышлять, почему наследие Суворина не изучается и не опубликована его биография. Зачем Алексей Сергеевич положил столько сил в битвах за Россию? Бесспорно, выступающим были известны основные даты жизни Суворина, но они даже попытки не предприняли для того, чтобы оживить его образ, сделать его нашим современником. Создается впечатление, что имя А. С. Суворина и через столетие после его кончины стремятся замолчать. И это «короля русских фельетонистов» хотят выбросить на свалку истории?! Да все борцы с коррупцией с упоением будут читать разоблачения Сувориным русской плутократии.
Любознательные журналисты и редакторы постарались бы познать секреты мастерства творца, о котором публицист и писатель Н. М. Ежов писал в 1915 г.: «Счастлив тот журналист, кто поработал у такого гиганта-редактора, как Суворин!
Я это счастье испытал и имя «А. С. Суворин» для меня священно. Этот старый руководитель «Нового времени», как Борей, с белыми власами и седой бородой, потрясал умы читателей и учил всех нас добру, чести, стойкости, борьбе за право и свободу. Он давал сотрудникам свободу за их искренность. Он был образован, многознающ, полезен, добр, доступен, справедлив, милостив…
Он был редактор мудрый, опытный и обладающий проницательностью, перед которой не спасала никакая маска. Он от своего сотруднического хора требовал верного пения и фальшивых нот не выносил. Это редактор – образец, пример, достойный подражания, редактор – друг и брат, редактор, отечески относящийся к вам в минуту ваших падений и заблуждений. Пробыть несколько лет в распоряжении такого редактора – это все равно, что прослушать курс лекций талантливого профессора».
Откройте для себя и вы, уважаемые читатели журнала «Конкуренция и рынок», публициста А. С. Суворина и убедитесь, насколько незамутнен этот источник национальной силы, столь необходимый России в XXI в. Читая Суворина, вы не разочаруетесь в России и наверняка встанете в ряды тех, кто сейчас созидает величие нашего Отечества.
Алексей Сергеевич Суворин, мы Вас не забываем и будем помнить, пока жива Россия!
<hr/>
<p style=»text-align: right;»>Для того чтобы солгать, достаточно промолчать.</p>
<p style=»text-align: right;»>Иезуитский прием</p>
<p style=»text-align:center;»>Интерес к русской жизни пробивается сквозь цензуру</p>
Если провести контент-анализ современных российских СМИ и ТВ, то какой у вас сложится образ жизни в российской глубинке? Определенно неполный и недостоверный. Отчего так происходит? Неужели российских журналистов плохо учат в вузах?
Общение с социологами, этнографами, демографами, экономистами и даже предпринимателями каждый раз подтверждает одно и то же явление – объективной информации о российских регионах катастрофически мало! Как же местные власти собираются привлекать инвестиции в региональную экономику, если они держат режим информационной закрытости?
То, что власти любой страны используют СМИ и ТВ для целей, не всегда благовидных, – закономерно, иначе кто же подаст голос в поддержку безнравственного чиновника. Но стоит ли позволять нерадивому чиновнику вести спокойную и сытую жизнь, когда падает конкурентоспособность региональной промышленности и понижается привлекательность жизни в России? На этот вопрос могли бы дать ответ патриотичные интеллектуалы-публицисты, но где они?
А. И. Солженицын умер. И кто теперь с такой же пронзительностью скажет правду о русской жизни? Все вроде бы понимают, что наша жизнь – так себе! Однако все россияне сойдутся во мнении – благоустроить Россию можно, и делать это придется только нам самим. Требуется лишь малое – солидаризация россиян в изучении нашего богатого исторического наследия и строительстве на его фундаменте обновленной России.
Такой труд будет малопродуктивен без обладания правдивой информацией о современной российской жизни. Пока наши СМИ и ТВ больше выгоды получают от оболванивания народа и прививания ему «высоких» стандартов потребления. Но зачем, скажите, обжираться, чтобы потом глотать «Мезим»? Это же не наш русский стиль жизни, а какой-то эрзац и пародия на счастливую жизнь. В угоду чего и кого СМИ и ТВ уродуют нашу русскую ментальность?
Предлагаем вашему вниманию статью Василия Розанова о двух выдающихся русских публицистах XIX века – Каткове и Суворине – и статью Артура Хабарова об информационном голоде в России ХХ века. И хотя между этими статьями пролегло целое столетие, они говорят о том, что наша русская жизнь не перестает интересовать россиян. С одной стороны, никакой интернационализм и космополитизм не смогут победить русскую истину – своя рубаха ближе к телу, а с другой – россияне волей-неволей учатся жить в жестком конкурентном мире, и вряд ли согласятся безвольно кануть в историческую бездну как народ, создавший уникальную Русскую Цивилизацию. Раз уж доказано в истории, что глупые и легковерные не конкурентоспособны, то россиянам придется умнеть и поскорей. В этом процессе огромная роль отводится властителям дум – национальным патриотичным публицистам.
<p style=»text-align:center;»>Суворин и Катков</p>
<p style=»text-align: right;»>Василий Розанов</p>
В судьбах русской журналистики XIX века сыграли исключительную роль Катков и Суворин. Они не имели между собой ничего общего. И так, через контраст друг другу, они отсвечивают особенно ярко во взаимном сопоставлении.
Катков создал государственную печать в России и был руководителем газеты, которая, стоя и держась совершенно независимо от правительства, говорила от лица русского правительства в его идеале, в его умопостигаемом представлении. Министры менялись, министры чередовались. Наконец, министров было всегда несколько, и они находились скорее в соперничестве между собою, нежели в единении и согласии. Уже по этому одному они оттеняли «государственное служение» личным элементом; наконец, оттеняли это служение тем, что можно назвать «чиновничьим бытовым элементом», своеобразным в каждом министерстве, и, наконец, последнее и самое печальное – сановным и чиновничьим карьеризмом. Где начинается «лицо служилое» и где начинается «государственная служба» – это не всегда было ясно самим чиновникам, самим сановникам и окружающему люду. В силу этих сложившихся обстоятельств «русское правительство» настолько же сколачивало и единило Россию, насколько ее расхищало и растрепывало. Достаточно вспомнить Министерство путей сообщения и эпоху железнодорожных концессий, достаточно вспомнить хроническое «соперничество ведомств», конкуренцию «нашивок на вицмундире», чтобы наполнить конкретным содержанием ту общую мысль, о которой я говорю. Правительство «было», и его «не было». Были «веяния» были «направления», были «течения». Программы же не было, иначе как случайной и временной. И хуже и опаснее всего было то, что власть была в сущности, «расхищена», и каждый ковал свое личное благополучие, ковал торопливо и спешно, из того кусочка «власти», который временно попал в его обладание. Катков жил вне Петербурга, «не у дел», вдали, в Москве. И он как бы поставил под московскую цензуру эту петербургскую власть, эти «петербургские должности», не исполняющие или худо исполняющие «свою должность». Критерием же и руководящим в критике принципом было то историческое дело, которое Москва сделала для России. Дело это – единство и величие России. Ну, и самогласность Руси: без этого такие железные дела не делаются. Хозяин «крутенек», да зато «порядок» есть». У «слабого» же, у «богомольного», у благодушного хозяина – «дела шатаются», и, наконец, все «разваливается», рушится, обращается в ничто.
Катков не мог бы вырасти и сложиться в Петербурге; Петербург разбил бы его на мелочи. Только в Москве, вдали от средоточия «текущих дел», от судов и пересудов о мелочах этих дел, вблизи Кремля и московских соборов, могла отлиться эта монументальная фигура, цельная, единая, ни разу не пошатнувшаяся, никогда не задрожавшая. В Петербурге, и именно во «властных сферах», боялись Каткова. Чего боялись? Боялись в себе недостойного, малого служения России, боялись в себе эгоизма, «своей корысти». И – того, что все эти слабости никогда не будут укрыты от Каткова, от его громадного ума, зоркого глаза, разящего слова. На Страстном бульваре, в Москве, была установлена как бы «инспекция всероссийской службы», и этой инспекции все боялись, естественно, все ее смущались. И – ненавидели, клеветали на нее.
Между тем Катков был просто отставной профессор философии и журналист. Около него работали еще два профессора – Павел Леонтьев, классик-латинист, и профессор физики Николай Любимов. В кабинете этих трех лиц, соединенных полным единством, любовью, доверием и уважением друг к другу, задумывались «реформы» России, ограничивались другие реформы; задумывались вообще «ну» и «тпру» России.
Все опиралось на «золотое перо» Каткова. В этом пере лежала сущность, «арка» движения. Без него – ничего. Без него все трое – просто отставные профессора. В чем же лежала сущность этого пера? Нельзя сказать, чтобы Катков был гениален, но перо его было воистину гениально. Перо Каткова было больше Каткова и умнее Каткова. Он мог в лучшую минуту сказать единственное слово – слово, которое в напряжении, силе и красоте своей уже было фактом, то есть моментально неодолимо родило из себя факты и вереницы фактов. Катков – иногда, изредка – говорил как бы «указами»: его слово «указывало» и «приказывало». «Оставалось переписать… – и часто министры, подавленные словом его, «переписывали» его передовицы в министерских распоряжениях и т.д.
Что-то царственное… И Катков был истинный царь слова. Если бы в уровень с ним стоял ум его – он был бы великий человек. Но этого не было. Ум, зоркость, дальновидность Каткова – были гораздо слабее его слова. Он говорил громами довольно обыкновенные мысли. Слова его хватало до Лондона, Берлина, Парижа, Нью-Йорка; мысли его хватало на Московский уезд, ну, на Петербург; да и в Петербурге, собственно, хватало на министерские департаменты и, преимущественно, на министерство народного просвещения…
Катков был человек «назад», а не «вперед». Это был человек собственно Александровской эпохи, Николаевской эпохи, ну – краешком Екатерининской эпохи. Вот когда бы он сыграл роль: плечом к плечу около Карамзина, пожалуй, Державина, около Потемкина. Сам он был слишком чист, не испорчен и элементарен для своего времени. А время было сложное, лукавое и запутанное.
Замечательно, что в Каткове, как и в друзьях его, не было индивидуальности. Катков – фигура, а не лицо. В нем не было чего-то «характерного» – «изюминки», по выражению Толстого; той «изюминки», которую мы все любим и ради которой все прощаем человеку. Ему повиновались, но «со скрежетом зубов». Его никто не любил. Поразительно, почти великий человек – он не оставил памяти. Его не хотят помнить. Ужасно!
Если поставить около Каткова Суворина, то это «совсем мало». Так кажется. Что такое «Маленькие письма» около передовиц его? Флейта около пушки. Да, но флейта играет и ее слушают, а пушка выстрелила – и больше слушать нечего. Суворин писал и писал, издавал и издавал, трудился, копался; трудился, смеялся, основал театр; ходил в театр; любил театр; даже актрис любил – такое легкомыслие. Суворин около Каткова вообще кажется легкомысленным. Но не торопитесь судить. Всмотритесь. После Каткова вообще ничего не осталось, как после пушечного выстрела, которого «теперь нет». Суворина живо помнят сейчас, многие любят его; его «Маленькую библиотеку» до сих пор читают во множестве – вообще, его «маленькие сосцы» сосут и до сих пор в великом множестве русские люди. Катков «прошел». Суворин «вовсе не прошел». «Маленькие письма» и «Маленькая библиотека»… Характерно, что это повторилось в названии, в заголовке, в теме. «Мы будем работать в мелочах, в подробностях, а там – что Бог пошлет». Как ни странно сказать, Суворин при своем, сравнительно с Катковым, ограниченном образовании, «маленьком образовании», был природным умом богаче, сложнее и утонченнее Каткова. Он был его впечатлительнее, зорче, дальновиднее и сообразительнее. Нельзя не сказать, что он имел право и власть иногда подсмеиваться над Катковым. «Гром прогремит, а человек останется». «Мужик», во всяком случае, останется, а Суворин был сыном мужика, вышедшего в офицеры, тогда как Катков был из дворян. И «мужик» пережил «дворянина».
Нельзя было сказать, где же кончается талантливость Суворина: до такой степени, дробясь и дробясь, она уходила в бесконечность, в сложность. «И актрису люблю». Все «люблю», что есть русское, талантливое, сочное, яркое, успешное, деятельное, энергичное. И около него начало копиться все это. Он был «большой хозяин», Катков (по структуре духа) был скупой хозяин. У Суворина – денег много, детей много, магазинов много, изданий множество. Везде и все «Суворин». Если не у «Суворина» печататься, то как же получить известность. И тысячею своих талантов, на которые уже как-то сама ползла «удача», он сделал то, что «публичность» в России, «занятие собою общего внимания» слилось с его газетою, с его знаменитым «Новым временем». «Легкомысленная газета». Да, но все читают. Печататься у Каткова значило «лечь под пушку и быть убитым», печататься у Суворина значило после 3–4-х статей стать всероссийской известностью. Все потянулись к Суворину, Суворин посмеивался. «И денег много, и славы много. Лафа».
И, в сущности, по сердцевинному пафосу, они были – единое. Любовь Каткова к России высилась, как бесплодная голая скала в пустыне; у Суворина было все равниннее и ниже, – но распустилось как лес, как травы, как поля. У него не так ярко сияло, но было плодотворнее. Однако нельзя не заметить, что, пожалуй, Суворин любил Россию еще пуще, еще страстнее и многообразнее, а главное – он любил Россию как-то подвижнее и живее, нежели Катков. Тот любил более память России, память Москвы, этот любил будущность России во всем его неиссякаемом и неуловимом содержании; в содержании, «какое Бог пошлет». У Суворина было гораздо менее «я», чем у Каткова, но у него было гораздо более «надежды на Бога».
У нас был патриотизм риторический, одописный в XVIII веке; был патриотизм официальный, правительственный в Николаевские времена, Катков дал нам вспомнить патриотизм величаво-исторический; наконец, славянофилы дали нам патриотизм мистический, мессианский, внутренний. Но не было у нас патриотизма дневного, делового, практического; «ежедневного» и до известной степени «журнального». В лучших случаях у нас была греза об отечестве и ода отечеству, но работы для отечества – не было. Суворин это-то пустое место и занял, сразу поняв и оценив, что это – самое важное место, самое хлебное место, самое-исторически-значительное. И для выполнения этой роли не могло быть лучшего положения, как положение журналиста! Что такое журналист? Ничего и все. Он «ничего» по силе, по власти: но он всякой власти и силе указывает, советует, содействует ей, ее оспаривает и ее, наконец, даже обличает! Положение универсальное, положение возбудительное, колющее и ласкающее. Газета – то же, что шпоры для коня. Сами они не «едут», но могут заставить коня скакать, и «всадник», отечество, общество – понесутся.
Суворин осмотрелся. Все наши газеты, в сущности вся наша журналистика, спокон века была идейная и кружковая, была спорчивая, полемическая, но чисто воздушным способом полемики. России никто не выражал и не искал выразить: все выражали идеи «нашего кружка», «кружка Белинского» в «Отечественных Записках 40-х и 50-х годов, «кружка Щедрина-Некрасова-Михайловского» в том же журнале 70-х годов, «кружка Чернышевского и Добролюбова» в «Современнике», «кружка Короленки и Михайловского» в «Русском Богатстве», «кружка Стасюлевича, Спасовича, Слонимского, Утиных, Пыпина» – в «Вестнике Европы». Если спросишь себя, что же это были за знаменитые «кружки», то увидишь, всмотревшись ближе, что это были кружки людей приблизительно одной школы, одного возраста, и, самое главное, – приблизительно одного «круга чтения», как выразительно назвал Толстой чтение из любимых авторов, любимых мест. Книга – вот что соединяло! Россия решительно много и решительно ничем в себе ни соединяла! Через это вся литература была собственно словесная, теоретическая. И, странным образом, «русского», кроме таланта и этики, в этой литературе ничего не было! Все мысли, все сердце, вся душа были «социалистичекие», «марксистские», англоманские, германофильские, полонофильские, космополитические. Потому что и основные-то книги русского «Круга чтения» всегда были не русские, а переводные или «в оригинале» иностранные. Хоть что-нибудь в этом отношении начало делаться с начала 2-й половины XIX века и даже позже – с 70-х, с 80-х годов, но, в сущности, и до сих пор делается очень мало. Следовало бы собрать статистику русской переводной и русской оригинальной книжности – результаты оказались бы, вероятно, отчаянными! Весь университет, вся гимназия живет или питается иностранными учебниками, «руководствами», «обозрениями», «пособиями». Училась Россия и продолжает учиться по «шпаргалке» и «подстрочнику».
Все это увидел зоркий Суворин и кинулся спешно занять «пустое место». И хлебно, и славно. А главное – так важно и значительно. Не этот ли лучший и главный его шаг, поистине – лучшая его биографическая слава, и была причиной бесконечного против него журнального и газетного озлобления? Но мудрый журналист верно, конечно, разгадал, что «Россия будет за него». Россия и спокойный русский читатель поняли журналиста и оценили газеты, где представительствовалась Россия и русское дело, а не марксизм и марксистские успехи в Германии и России, где говорилось о пользах и нуждах России, а не о «пролетариате в Саксонии» и «партийном съезде в Марбурге левых групп» и прочих излюбленных темах. Суворин – да будет позволено дерзкое слово – отпихнул ногою «ту ленивую подушку, на которой дремала голова российского Обломова, видящая третий сон о счастье человечества»; и все обломовы накинулись на него с невероятной яростью за то, что он именно «ногою» смутил их блаженный сон. «Почему он не марксист или не антимарксист?» – «Почему он не любит стихов Верхарна и Поля Варлона?» – «Где следы его увлечения Шопенгауэром сперва и Ницше потом?» – «Вообще, почему он не волнуется нашим кругом чтения?»
Суворин отвернулся и забыл самый вопрос. Просто: он был русский ясный и деятельный человек. Ни с Обломовым, ни с Добчинским ему было «не по дороге». Чернышевский и его племянничек Пыпин? Суворин просто их не принял во внимание – предпочитал лучше заниматься актрисами Малого театра, нежели этой беллетристикой.
Но он напечатал первым «Полное собрание сочинений Достоевского» в 1882 году, в лучшем до сих пор издании, с биографией его, с воспоминаниями о нем, с письмами его. Он дал – в день 50-летия со смерти поэта – рублевого Пушкина! По гривеннику за том, довольно значительный, в прекрасной печати, в переплете! Это значило, по тем временам, дать почти даром Пушкина! Он дал его всей России, напечатав в огромном количестве экземпляров, и не взял в этом издании ни рубля себе в карман (я расспрашивал о подробностях и о денежной стороне издания его сына). И за это добро, за это просветительное добро всей России, всякому русскому мальчику, всякому русскому школьнику, наша нравственно-малограмотная Академия наук сорвала с него что-то около семи или десяти тысяч рублей, потребовав купить целиком и разом все ее дорогое издание в редакции Петра Морозова, – за то, что в свое маленькое издание Суворин взял несколько каких-то «вариантов» из знаменитого ученого издания, для большой публики и массового читателя; конечно, совершенно незаметных, неважных и ненужных (ибо Пушкин и без «вариантов» писал хорошо!).
Все накинулись на Суворина, в сущности, за отсутствие у него этого кружкового эгоизма; за то, в сущности, что он служил России, а не «снам Веры Павловны» (забытая теперь героиня забытого романа Чернышевского «Что делать»)… Это-то именно сорвало с уст окружающей печати: «Суворин не имеет убеждений», «Суворин служит тому, чему велят ему служить», «Его газета есть газета «Чего изволите». Хотя никто решительно не мог его своротить с пути служения именно России, ее чести, славе и достоинству; главное – ее пользам и нуждам.
На страницах «Нового времени» разрабатывались и проводились, проводились и толкались вперед все реальные интересы России. Это есть главная работа газеты, сущность ее за сорок лет существования.
Мало-помалу она сосредоточила вокруг себя весь практический, деловой патриотизм. Газету полюбили вопреки всему, всем крикам, всей травле остального газетного мира. Суворин основательно посмеивался в ответ этому миру, хорошо видя, что каждый бы занял его место, но уже было поздно, потому что теперь «место было занято». Этот «выбор места», «выбор газетного положения» был главной его исторической заслугой. Говорят о его чуткости. Но она была вовсе не в мелочах, не в частностях «чуткости», на которые указывают, а в самом главном и важном: в широком охвате глазом «всей панорамы» текущего положения вещей, среди которого он схватил себе «главный пункт», «лучшую ситуацию».
И около него стали множиться практические патриоты, люди дела, а не фразы, люди не «флага», выкрика и программы, а инженерной, долгой и трудной работы для государства Российского, для всего нашего драгоценного Отечества. Одной из важнейших его услуг перед Отечеством было то, что он быстро и верно оценил особые и исключительные политические дарования, «общий дух» и золотое перо Меньшикова. При неудаче, Меньшиков мог бы вечно прозябать на розовых страницах наивных «Книжек Недели» Гайд Гайдебурова: призванный в «Новое время», он быстро, почти моментально развернулся в громадный государственный ум, зрелый, спокойный, неутомимый, стойкий, «не взирающий ни на что», кроме Отечества и его реальных нужд и подающий советы, решения, «входы» и «выходы» от А до У. Меньшиков, в сущности, очень удачно, менее поэтически и более трезво, заменил самого Суворина в газете, и уже теперь за ним тянется вереница заслуг, чисто государственных. Напомним о неустанных его (притом его одного во всей печати) напоминаниях о необходимости множить артиллерию, множить пулеметы; о напоминаниях о нужде в подводном флоте. И множество его «словечек», которые, как формула, сразу обнимали умы всей России («октябристы суть плохие кадеты», «кадеты суть русские младо-турки») и проч.
Вечная память прекрасному старцу. Имя его никогда не умрет в истории русской журналистики, в истории вообще русского книгопечатного дела.
Статья была впервые опубликована в газете «Колокол» 11 марта 1916 года под псевдонимом В. Ветлугин.
<p style=»text-align:center;»>Монополия на истины </p>
<p style=»text-align: right;»>Артур Хабаров</p>
В течение последних 20 лет о цензуре в СМИ стараются не упоминать. Считается, что с приходом к власти Бориса Ельцина тема потеряла актуальность. Однако чем свободнее становилась пресса, особенно на страницах интернет-изданий, тем сложнее приходилось журналистам открывать неприятную взору органов власти аналитику и статистику.
В первую очередь цензуру почувствовали на себе ученые, как наиболее компетентное сообщество, способное аргументированно доказывать свою правоту. Комментарии академиков, с которыми журналисты делают интервью, часто начинаются со слов: «Мы исключены из процесса принятия решений на всех уровнях». В правдивости их слов несложно убедиться. Даже обсуждение бюджетов в регионах и муниципальных образованиях проходит в отсутствие ученых. «Зачем их приглашать на заседания правительства? – удивляются чиновники. У нас больше половины специалистов министерств и ведомств с ученой степенью!» Особенности отечественной цензуры на своей шкуре мне пришлось почувствовать 20 лет назад, когда приехал в США по частному приглашению. «Сколько раз человек побывал на Луне?» – спросил мой друг. «Один», – говорю и называю пофамильно американских астронавтов. «Ошибаешься, дружище, – пояснил он, – более десяти, а побывавших на Луне – десятки!» Мне стало стыдно. Как же так, почему спустя десятилетия после посещения Луны человеком мне до сих пор об этом неизвестно? Тут-то и вспомнилось о цензуре, которая в нашей стране не запрещает публиковать информацию, а, разрешая, выполняет удивительную селекцию. Не нужно запрещать, достаточно сделать подконтрольными редакторов газет и телеканалов, платить им за лояльность и находчивость. В конечном счете, за политическое спокойствие в стране.
Посмотрите на состояние журналистики в субъектах РФ – 95% СМИ подконтрольны органам власти политически и экономически. Самоокупаемых изданий единицы – так сложилась экономика. И никакой цензуры. Информация публикуется на средства налогоплательщиков или рекламодателей. Но достоверна ли она? Есть ли ответственность у чиновников за свои слова? Далеко не всегда. Именно поэтому с экранов ТВ легко раздаются несбыточные обещания и льготы. Выстраиваются стратегии вплоть до 2050 года. Никто не обращает внимания на декларативность заявлений. К сожалению, такая политика привела уже к печальным последствиям. Чиновник в целях своей безопасности предпочтет промолчать, чем сказать правду, например о состоянии в регионе экологии или экономики. Коллегии финансовых и экономических комитетов проходят в закрытом режиме, хотя на ТВ говорится о полной открытости органов власти. «Мы с населением не работаем», – отвечают чиновники. Наивно полагать, что они не знают закон о СМИ, но указание министров они выполнят вопреки любому федеральному закону.
Журналисты как никто другой чувствуют на себе воздействие вертикали власти. Последние 5 лет они активно рассказывают читателям о радостном событии – Правительство России обратило внимание на регионы Востока России; утверждена программа развития Дальнего Востока и Забайкальского региона; финансирование в 500 млрд руб. позволит сделать наш край цветущим. Ученые пытались открыть нам глаза – 90% средств направляется на развитие нефтегазовой инфраструктуры. Правительство РФ строит не рай, а коридор для сырьевых ресурсов. Но в доступе к СМИ интеллектуалам отказали. Спустя два года после утверждения программы узнаем, что финансирование проектов урезано на 62%. Комментарий полпреда Президента РФ по ДФО: «Мы постараемся восстановить объем средств на социальные проекты, а вообще-то как таковой федеральной программы не существует, а есть механизм поведения государства на Дальнем Востоке». Кстати, предыдущая программа по результатам пятилетнего периода профинансирована на 13%! Кто ответил за провал?! О введении цензуры буквально умоляют родители, чьи дети подвержены воздействию через Интернет информации сексуального характера. Они просят органы власти оградить подростков от безудержной рекламы пива. Но власть не слышит народ. В результате лидером роста доходной части бюджета регионов становится ликероводочная промышленность. Педагоги и медики с удивлением узнают, что уровень оплаты труда на пивзаводе «Балтика» достиг в 2010 году 46 тыс., а в сфере здравоохранения и образования – 16 тыс. руб. в месяц. Обмануть ожидания народа становится с каждым годом сложнее. Несмотря на усилия подчиненной органам власти СМИ, отток населения с Дальнего Востока не ослабевает. Каждый год итог один – минус 1% населения. И противопоставить этой статистике нечего, разве что намерения начать строительство второй ветки БАМа, ввести в эксплуатацию объекты саммита АТЭС, начать запуск космических кораблей с космодрома «Восточный»… Огромный ущерб жителям Востока России наносит жесткая вертикаль власти. Если раньше говорилось о несправедливости в распределении доходной налоговой базы в пользу федерального центра, то теперь – об ошибках руководящей и направляющей силы общества – партии «Единая Россия». С огромным сожалением депутаты от правящей партии сообщают, что в составе исполнительной власти в регионах числятся 98%, а представительной – 92% членов этой партии. Поставлена задача – довести показатели до 100%, тем самым обеспечить 100% политическую стабильность. Но как трудно обмануть свою совесть!
На заседаниях законодателей Хабаровского края ставится вопрос: «Кто за замораживание коммунальных тарифов на 2010 год?» Народные избранники на мгновение забывают о партийной дисциплине и голосуют: «За!» Но на следующий день от исполнительных органов партии в Москве приходит указание – переделать протокол голосования. Председатель Правительства РФ Владимир Путин мнение депутатов не поддержал. На всей территории Дальнего Востока вступает в силу директива о повышении коммунальных тарифов на 15–20%. Люди задают вопросы: «Кто вы, избранники народа? Чьи интересы отстаиваете?» Но звучат они на «кухне», а не в СМИ, обязанных информировать народ о результатах работы парламентов. Впрочем, часть депутатов уже не стесняется в выражениях. Какой смысл обсуждать законопроекты? Как Владимир Владимирович скажет, так и будет! Итогом парламентских решений стал рост задолженности перед энергетиками за потребленные ресурсы на 29% – 4,6 млрд руб. только в одном регионе! Бизнес кричит: «Продукция стала неконкурентоспособной!» Конфеты карамель везем из Москвы. Рыба на прилавках – из Норвегии. В магазинах отечественной расчески для волос не найти. Но на планы Правительства РФ строить транзитные коридоры их обращения никак не влияют. В Москве живут по своим законам, а на Дальнем Востоке – по своим. Результат реализации принципа поведения Правительства РФ в регионах – банкротство тысяч предприятий. «Монополизм на истину разрушает страну», – отмечают ученые. «Он страшнее промышленного монополизма, так как из-за одного неверного решения органа власти угасают надежды миллионов граждан». С трибун звучит новый, хотя и до боли знакомый призыв: «Решением партии и правительства…». Прошло 3 месяца, как введен повышенный социальный налог. Сегодня и члены партии «Единой России» признают – ошибку надо исправлять. Налоговая база падает, бизнес включил «серую схему», реальная зарплата снижается.
Сколько шуму было по поводу ввода в эксплуатацию федерального центра сердечно-сосудистой хирургии. Заболел человек, но держит путь в муниципальную больницу, где очередь за талончиком на прием к врачу. Поставляют в больницу дорогостоящий томограф, а средств на расходные материалы не дают. В поселениях переполнены кладбища, но деньги на расширение площадей в бюджетах отсутствуют. Главы сел используют на эти цели гранты международных организаций. Получает деревня награду как самая благоустроенная территория края и направляет всю премию на… освещение улиц.
Отток населения с северных территорий за 10 лет вырос до 50%, но никто из чиновников не озаботился потерями биоресурсов или драгоценных металлов. Основной федеральный закон об организации местного самоуправления в регионах не работает, но кто бы обратил на такую мелочь внимание – необходимо решать стратегические планы правительства страны и регионов – строить нефтепровод ВСТО, газопровод Сахалин – Владивосток….
На фоне тяжелой демографической статистики звучат заявления: «Население на Дальнем Востоке необходимо увеличивать, чтобы оно могло обозначить своим присутствием рубежи нашей родины». А что насчет качества жизни сказать? Пишем и показываем в СМИ! Качество жизни, объемы производства, благосостояние растут! И никто не упрекнет СМИ во лжи, ведь об этом гласит государственная статистика. Впрочем, правду в век Интернета скрыть все равно невозможно, потому самой неприятной для местных чиновников новостью считается статистика из-за рубежа. Почему в Китае стоимость электроэнергии 88 копеек за кВт∙ч, а на Дальнем Востоке – почти 3 рубля? Почему стоимость квадратного метра жилья на левом берегу Амура в провинции Хэйлунцзян 12 тыс. руб., а на правом берегу в Хабаровске – 57 тыс. руб.? Почему японцы летают в Москву за 20 тыс., а жителям Владивостока надо раскошелиться на 45 тыс. руб.? В Китай для открытия бизнеса направляются сотни наших переработчиков древесины, мяса и рыбы. Около 40 тыс. семей пенсионеров выбрали постоянным местом жительства пригород Харбина, где даже с маленькой пенсией в $ 300 они ощущают себя олигархами. Там дешевле картошка, овощи и фрукты, молоко, яйца и мясо, а в переводе на рубли коммунальные услуги стоят не 8 тыс., а всего 700 руб. Они уезжают в Китай от российской бедности и безысходности, хотя понимают, что с распростертыми руками их там никто не ждет. Только дальневосточная пресса об этом не пишет. Строчки о реализации федеральных программ и инвестиционных проектов стоят в газетах гораздо дороже.
Публикацию подготовил Аркадий Граховский