Проблема непонимания церковнославянского языка (ЦСЯ) существует. Это то, что лежит на поверхности, а вот причины, которые приводят к этому, уже не столь очевидны, как может показаться. Коренятся они в том, что ЦСЯ никогда не был разговорным. Он всегда был живым, но никогда не был разговорным. Он изначально создавался как язык книжный, как язык богослужебный. Следовательно, ему нельзя обучиться на слух, ему нужно учиться по книгам. Уже скоро будет 100 лет, как ЦСЯ исключен из предметов, изучаемых в школе. Те совершенно немногие школы, в которых он изучается, погоды не делают. Следовательно, люди в массе не обучены этому языку. Те героические усилия, которые совершают люди, овладевая ЦСЯ самостоятельно, можно только приветствовать. С другой стороны, они обличают всех остальных, кто не хочет изучать ЦСЯ или не может в силу каких-то обстоятельств. ЦСЯ — это часть русского национального языка. Не часть русского литературного языка, хотя литературный русский язык на 55% позаимствовал свое содержание из церковнославянского. Но все дело в том, что русский национальный язык не исчерпывается литературным языком. Русский национальный язык — это полный набор лингвистических средств, который использует русский народ. Наряду с литературным, туда входит и разговорный язык, и все просторечия, и все территориальные диалекты, и так называемый конфессиональный язык и, к сожалению, даже ругательства. Все это входит в русский национальный язык. При такой постановке вопроса ЦСЯ оказывается одной из форм русского языка. Естественно, отрыв от одной из форм, причем высшей, русского языка не мог не сказаться на русскости, на национальной идентификации. Действительно, с тех пор, как ЦСЯ был исключен из школьного обучения, когда школа была отделена от Церкви, а Церковь от государства, прошло несколько десятилетий, и мы уже увидели, как начала складываться новая историческая общность людей — советский народ. Кроме того, как известно, русский народ разделяется на великороссийский, малороссийский и белорусский, теперь же он тоже перестал существовать как таковой. Понятие великорусского народа, например, ушло в принципе. Таким образом, мы имеем на сегодня далеко не лучшую ситуацию и с ЦСЯ и с русским народом. Её можно представить как некий перелом. Как перелом можно лечить двумя путями, так и проблему с ЦСЯ тоже можно решать двумя путями. Это перевод богослужения на русский литературный язык или же обучение народа церковнославянскому языку. Все остальные способы — это смесь двух этих полярных точек. Если вернуться к аналогии с переломом, то можно эту травмированную конечность отрубить и проблему болезни вынести за скобки. До того как стали использовать гипс в целях фиксации сломанной конечности, её обычно ампутировали, потому что развивалась гангрена в силу невозможности фиксации. Н.И.Пирогов, который позже стал использовать гипс, начинал с того, что сломанные конечности ампутировал. Вот и тут есть легкий путь — просто вынести ЦСЯ за скобки, перевести всё на русский язык и служить на русском литературном языке. Обращаю внимание, что перевод на русский литературный язык не является переводом на русский язык, потому что ЦСЯ — это один из стилей русского языка. Перевод с русского на русский — это не перевод, это просто понижение стиля. Вот таков легкий путь. Более сложный путь — это обучить ЦСЯ тех, кто его не понимает или думает, что понимает, а на самом деле тоже не понимает, но главное, хочет ему обучиться. Этот путь тяжелый, но зато в долгосрочной перспективе он гораздо более благодатный, чем легкий хирургический путь. В связи с этим встает, во-первых, вопрос о кадрах, которые будут обучать ЦСЯ, а, во-вторых, о формах обучения языку. Здесь опять возникают разные проблемы, потому что ЦСЯ для нас (и для ученых тоже) это такая Terra Incognita, потому что на протяжении десятилетий ЦСЯ находился под запретом как объект научного изучения. Это происходило потому, что он непосредственно связан с Церковью, а Церковь и государство, особенно советское, были не очень совместимы, и, в общем, этот язык изучать было нельзя. И вот уровень его изученности застыл на конце XIX — начале ХХ века. То есть тогда, когда господствовал сравнительный исторический метод. С тех пор научная методология шагнула вперед. Результаты, полученные сравнительным методом, были существенно уточнены структурным методом, затем с помощью функционального метода, и, наконец, в данный момент они уточняются с помощью когнитивного метода. Ни для одного из этих методов ЦСЯ не был серьезным объектом. Его попросту не изучали, даже в рамках сравнительного исторического метода предпочитали изучать его древнейшее состояние — старославянский язык. А вот современный язык, то, что буквально рядом, то, что можно услышать в храме, почему-то не изучали, ставили знак равенства со старославянским. Называли его «мертвым» не потому, что он таковым был, а потому, что мода такая была: изучать древние мертвые языки. Напомню, что сравнительный исторический метод изучения возник на волне изучения санскрита, тогда все бросились искать подобное у себя, нашли старославянский язык и бросились его изучать. Некоторые выводы ученых той поры, с точки зрения сегодняшней более развитой филологической науки, выглядят иногда даже смешно. Например, в Пасхальном Евангелии стоит фраза «в начале», до этого стояло слово «искони», и вот один из профессоров XIX века в журнале тех времен писал, что «искони» — это неправильное слово, потому что оно связано со словом «конец», а вот «в начале» — это, по его мнению, правильно, потому что тут слово «начало». Сейчас любой филолог-первокурсник знает, что «начало» и «конец» — слова однокоренные, но с точки зрения той методологии такой информации не было. Причем суждения высказывались тогда очень решительно. Сейчас же мы видим, что всё, что тогда было решительно, сегодня очень даже нерешительно. Подчас оказывается даже совсем наоборот, и то ли ещё будет, когда на смену нашему когнитивному методу придет ещё какой-нибудь. Таким образом, проблема возникает ещё и в том, что ЦСЯ нужно доизучить. Нужно наверстать упущенные десятилетия. Для этого нужен очень упорный труд профессионалов-филологов. Слава Богу, в Институте русского языка создан центр по изучению ЦСЯ, который объединяет, к сожалению, всего нескольких человек. В Петербурге создан постоянно действующий семинар, который объединяет тоже нескольких человек и ещё некоторое количество одиночек, которые трудятся в других местах. Тем не менее, ЦСЯ осознается как необходимый школьный предмет многими, например, директорами православных школ, где они его вводят. И тут возникает ещё один серьезный момент. Как писал С.А.Рачинский, многое зависит не только и не столько от учебной программы, сколько от личности преподавателя. Нельзя ЦСЯ преподавать начетническим, схоластическим методом, унаследованным от семинарской латыни. Напомню, что наши семинарии испытали сильнейшее влияние иезуитских семинарий в своё время, в XVII-XVIII веках. Это привело к тому, что из семинарий выходили законченные атеисты типа Н.Г.Чернышевского, И.В.Джугашвили. А, например, Маршал Советского Союза, министр Вооруженных сил СССР А.М.Василевский учился в Костромской духовной семинарии. Соответственно, бывало так, что уроки Закона Божьего превращались в уроки атеизма, в насмешки над таким механическим преподаванием. Так вот: очень многое зависит от личности преподавателя, а личность никаким циркуляром, никакой программой, инструкцией не определить. Ещё одним важным критерием, с которым нужно подходить к изучению ЦСЯ и к исследованию его, является любовь к этому языку. Если его изучать, как микробиологи изучают вирусы и микробы, то перед нами и окажется вирус и микроб. А если его изучать как живую форму родного языка, то ЦСЯ откроется с такой стороны, с какой к нему подойдешь. Важно видеть, что действительно принадлежит ему, а что примысливает исследователь. Например, Пушкин, безусловно, выпивал, и не раз, но нам-то он интересен не этим. Но если мы с этого начнем изучение Пушкина, то мы никогда не дойдем до его стихов, потому что нам станет неинтересно, и мы дальше изучать уже не будем. Надо определить, что главное в ЦСЯ, а что второстепенное. Главное — это именно его богодухновенность. Он изначально произведен как поэтический божественно-вдохновленный текст. Поэтому только с этим мерилом к нему и можно подходить. Если допустить туда исследователя, который запустит свои руки без любви к телу церковнославянского языка, то, естественно, мы получим выверт, а не исследование. Если таков будет преподаватель языка, то он наплодит непонимающих учеников, и всё дело в итоге завалится.
Урок
1